Ассоциация государственных научных центров "НАУКА"

125009, г. Москва, ул. Тверская, д. 11

тел: +7 (925) 606-23-77; agnc@mail.ru

меню бургер

«Исследуя повреждения комплексно, мы делаем обоснованные выводы – это и есть научный подход…»

Быценко Оксана Анатольевна

О.А. Быценко окончила в 1991 г. МАТИ (РГТУ имени К.Э. Циолковского), там же в 2005 г. защитила кандидатскую диссертацию. Основные направления работы: исследование разрушений (фрактографический анализ) и исследование влияния режимов облучения СИЭП на физико-химическое состояние материала поверхностных слоев и свойства компонентов двигателя, изготовленных из жаропрочных сплавов. Автор более чем 25 статей. Участник Международной конференции «Взаимодействие излучений с твердым телом» в 2007, 2009, 2011, 2013 гг. (г. Минск, Беларусь), Международной конференции по модификации материалов пучками частиц и плазменными потоками в 2008, 2010, 2012 гг. (г. Томск, Россия), 11-й Международной конференции по мощным пучкам частиц «Beams-2012» (г. Карлсруэ, Германия).

«Так в моей судьбе обозначилась связь с авиацией…»

Родилась я в Зеленограде, куда мама приехала работать в городскую больницу. Она около 30 лет была операционной сестрой, ее даже называли "профессором". Потому что, даже мне запомнилось, всегда очень серьезно готовилась к обычным операциям, а к необычным еще серьезнее. Вообще, мама и бабушка оказали большое влияние на мое воспитание. Например, когда бабушки не стало, оказалось, что все ее шутки-прибаутки передались мне, и я их до сих пор использую в речи. Бабушка вообще стала очень яркой памятью детства. Она была уникальным человеком, интеллигентным, притом, что всю жизни работала на железной дороге, в том числе стрелочником. Была ветераном Великой Отечественной войны, работала в прифронтовой зоне, близко видела немцев, очень много рассказывала о войне мне и моим детям – по моей же просьбе, чтобы дочь и сын глубже, не только из книжек и фильмов, но из живых рассказов воспринимали историю страны. И об истории нашего рода мы от нее кое-что узнали. Мой дедушка, рассказывала она, приехал из Сибири с частями, которые в конце 1941-го защищали Москву, потом служил в железнодорожной милиции и погиб в 1946 году от бандитской пули. А по происхождению он якобы был связан, с одной стороны, с каким-то декабристским семейством, а с другой, с тем родом, из которого происходил известный советский военачальник, маршал авиации Николай Семёнович Скрипко. Теперь, конечно, трудно судить обо всем этом с точностью, но совершенно ясно – историю своей семьи и рода надо знать и фиксировать. И еще одно точно: и дед был Скрипко, и бабушка была Скрипко, и это моя девичья фамилия. И, можно сказать, так в моей судьбе обозначилась связь с авиацией – пусть сначала символически…

Окончила обычную московскую школу. Учиться всегда нравилось. И учиться было всегда, и в то время и потом, не то чтобы легко, но интересно. Выполняла общественную работу, была членом районного комсомольского штаба. И художественную школу в ту же пору окончила. Меня спрашивали и спрашивают: как ты все успеваешь? Отвечала и отвечаю так: это вопрос распределения времени и приоритетов. Школа была, повторюсь, обычная, без «уклонов», то есть специализаций в каком-то направлении. Но нам все же удалось специализироваться. В 9-м и 10-м классах мы получали профессиональную подготовку в учебно-производственном комбинате, УПК (его курировал НИИ неорганических материалов имени академика Бочвара). Окончив школу, получила квалификацию «лаборант-металловед 4-го разряда». Связь школы с получением основ специальности – чтобы выпускники пробовали себя в какой-то профессии, – очень важна, и плохо, что потом это было утеряно. А мои одноклассницы из школы выходили кто машинисткой-делопроизводителем, кто чертежником… Конечно, им необязательно было потом работать именно в таких сферах, они поступали в вузы, например, МВТУ, но уже имея «запасной аэродром». И, благодаря такой практике, старшеклассники уже получали представление о том, что это такое – «взрослая» работа, определяли свои профессиональные предпочтения. А сейчас многие начинают думать, куда поступить, лишь за несколько недель до окончания школы…

Мои профессиональные предпочтения тогда проявились сразу в двух сферах. Преподаватели художественной школы настаивали, чтобы я поступала в художественный институт, занималась бы живописью и композицией. Но я поступила в МАТИ (РГТУ имени К.Э. Циолковского). Мы, по линии нашего УПК, проходили там практику, и в институте заметили мое отношение к работе, сказали: «поступай к нам», предложили бесплатно пройти подготовительные курсы. Вот так и сработала связь: школа – УПК – практика в МАТИ – учеба в этом институте; очень важная связь, о которой еще скажу. Более того, сначала я хотела поступать на вечернее обучение, чтобы могла работать, потому что семье нужны были деньги; даже была договоренность с институтом имени Бочвара, что я у них буду работать лаборантом и учиться на вечернем отделении. Но потом решила попробовать поступить на дневное, и поступила, училась и работала на кафедре лаборантом. Так окончила дневное отделение МАТИ. И увлечения от юности остались – путешествия (теперь, конечно, реже); рукоделие (шитье, вышивание – это полезно, всякая мелкая моторика хорошо мозг развивает). И даже восточные танцы...

Дальнейшая судьба развивалась и по своим законам, и, наверное, в каком-то соответствии с чертами моего характера и воспитанием. Мне предложили пройти преддипломную практику на Московском машиностроительном предприятии (ММП) имени В.В. Чернышева, это одна из ведущих компаний российского оборонно-промышленного комплекса, специализируется на выпуске авиационных двигателей. Но предварительно надо было переговорить с главным металлургом. Им тогда был Александр Иосифович Янович, он ко мне хорошо отнесся, сказал, что возьмет на работу при условии, что диплом будет по теме предприятия. Так и вышло: я проработала там в должностях от инженера до начальника ЦЗЛ (Центральной заводской лаборатории) 22 года – с 1991-го по 2013-й.

На заводе запомнилось хорошее, можно сказать, бережное отношение к молодым специалистам. Это было, и сейчас, насколько знаю, остается, и наставничеством, и учебой, и воспитанием. Учат с первых дней, например, что от тебя зависит жизнь человека, который сидит в самолете, и это накладывает ответственность за работу, которую делаешь. Такой же всегда была и позиция наших смежников. Наше подразделение курировал один представитель заказчика, то есть военной приемки, и никогда не забуду сказанные однажды этим военпредом слова: если ты когда-нибудь в работе скроешь от меня какую-то правду, то в случае аварии поедешь на аэродром и вместе со мной будешь вытаскивать летчика из кабины... Я человек эмоциональный, но такие слова, наверное, на любого подействуют, у кого хоть какая-то совесть есть.

Через 9 лет работы поступила в аспирантуру МАТИ. Правда, общих тем институт и предприятие не нашли, поэтому защищалась по тематике кафедры, по термоводородной обработке титановых сплавов на основе интерметаллида титана. Защищая диссертацию, очень нервничала, но после защиты ко мне подошел научный руководитель, доктор технических наук, профессор Андрей Михайлович Мамонов, и сказал: «Оксана, ты превзошла мои ожидания!». Для меня как его ученицы это была наивысшая оценка.

«Все претензии к российской стороне были сняты…»

Защита диссертации – дело тонкое, хотя мне как производственнику могла быть некая символическая «скидка»: мол, производство не наука, а нечто пониже… Я такой точки зрения не разделяю, потому что и наука должна свое дело делать, и производство тоже, причем в равной мере и в сотрудничестве. Когда считают, что заводы – только «работяги», это неправильное отношение к производству и, конкретно, рабочим. Есть среди них немало людей с высшим образованием, работают на сложнейших многокоординатных станках, решают задачи, которые не всем инженерам под силу… С другой стороны, иногда и к молодым инженерам, только что пришедшим на производство, сквозит пренебрежение: мол, ты инженер, а мы тут руками дело делаем. Будучи инженером, в таких случаях всегда говорила: я тоже могу на станке работать, и работала, и люди меня уважали. А когда защитилась, научный руководитель сказал: "ты получила кандидатскую степень, молодец, но это не значит, что теперь будешь только ходить и размахивать своим дипломом. Диплом только повышает к тебе требования, ты теперь свою работу должна втрое лучше выполнять, в том числе и чисто практическую!.."

Вот один пример такой работы, времен ММП имени Чернышева. Один из иностранных заказчиков обратился с рекламацией на разрушение дисков двигателей наших самолетов в процессе эксплуатации. Стали разбираться и, когда я проводила исследования, то заметила некоторую закономерность, которую показала нашему техническому директору. Он согласился, что есть связь между расшифровками информации, которую фиксировали, и записями в истории двигателя. Технический директор взял меня с собой в командировку к заказчику, где мы и доказали нашу правоту. По приезде к заказчику на первом совещании ставился вопрос о возвращении российской стороной стоимости двух истребителей, а уезжали мы оттуда уже с протоколом решения, где было написано, что инозаказчик покроет все расходы нашего предприятия на исследования и замену деталей. Все претензии к российской стороне были сняты. Истинной причиной оказался человеческий фактор, неправильная эксплуатация и техническое обслуживание самолета. Хвастаться нехорошо, но тогда я, не без юмора, говорила, что оправдала перед страной стоимость моего обучения в вузе: все-таки, два самолета…

А вообще к работе на заводе всегда были очень жесткие требования, если происходил какой-то производственный дефект, мы должны были в течение суток найти причину и помочь цеху исправить его, и не только исправить, но и принять меры, чтоб подобные дефекты впредь не повторялись.

После защиты пришла к техническому директору нашего предприятия, сказала, что хочу быть заместителем начальника Центральной заводской лаборатории (ЦЗЛ) и учиться дальше, вести научную работу. Руководство доверило мне эту должность, с прицелом, чтобы я занималась перспективными научными направлениями.

Тогда впервые стала задумываться над «соотношением ролей» в нашей отрасли, авиации. Вот, есть наука, которая разрабатывает общие принципы, новые материалы. Есть конструкторские бюро, КБ, которые разрабатывают новые конструкции. Есть мы, производственники, которые делают технику. И есть люди, которые эту технику эксплуатируют. И, по моим наблюдениям, сотрудники КБ иногда бывают, что ли, слишком осторожны, как-то менее настроены на что-то новое. А предприятия – наоборот, более заинтересованы в каких-то новых решениях, технологиях, более подвижны, чем конструкторы. Это может показаться странным: КБ вроде должны больше быть в творческом полете, чаще быть не исполнителями, а инициаторами, например, в использовании новых материалов… В нашей стране есть мощные традиции в сфере авиационного конструирования, но эти традиции нужно развивать. Тем более что достойные примеры есть – в первую очередь, считаю, пермский «Авиадвигатель». Возможно, думаю так потому, что сама получила крепкую первоначальную производственную школу. Мы все-таки ближе к пользователям изделий, к тем, кто их эксплуатирует, больше с ними общаемся.

Может, сужу «со своей колокольни». Ведь считается, например, что бывают противоречия в отношениях между материаловедами и конструкторами: якобы, если изделие не получается исполнить, как задумывалось, или оно работает не так, как надо, то одни склонны обвинять других. А тут еще третья сторона добавляется, производственники, и четвертая – те, кто эту технику эксплуатирует… Но все мы должны одинаково чувствовать ответственность за работу, которая вышла из наших рук, за человеческие жизни.

«Когда спросили, согласна ли работать в ВИАМе, ответила: а разве актер откажется работать в Голливуде?..»

Задумавшись о работе в ВИАМе, отправила свое резюме, и меня пригласили на собеседование. Когда спросили, согласна ли работать в ВИАМе, ответила: а разве актер откажется работать в Голливуде? Это, конечно, образное сравнение. А на самом деле я, хоть и с ученой степенью, готова была прийти в ВИАМ кем угодно, лишь бы включиться в эту живую науку. Пришла сюда учиться, расширять профессиональный кругозор: если ранее работала в производственном звене, то здесь можно участвовать в разработке новых материалов. И очень благодарна, что в меня поверили.

Первые впечатления от ВИАМа не забудутся никогда. Слаженный коллектив, в котором плодотворно трудятся люди разных поколений. Ярким было впечатление от знакомства с Ией Петровной Жегиной, мне повезло, что застала время, когда она еще работала. Для меня этот человек – буквально живая легенда, потому что считаю ее основоположником отечественной  фрактографии, то есть направления, в котором сама работаю. Фрактография – это методы исследования изломов, в более широком смысле – наука о строении поверхностей разрушения. Применяется для изучения механизма и кинетики разрушения, для установления закономерностей влияния структур и прочих факторов на развитие разрушения, для определения характера и причин эксплуатационного разрушения и так далее. То есть, мы смотрим на поврежденную деталь, видим поверхность излома и по состоянию и строению этой поверхности выявляем характер разрушения, устанавливаем, с какого места и как оно начиналось, какие нагрузки могли на это повлиять, как зарождалась трещина, развивалась, как произошло разрушение. Это и есть фрактографический анализ – и понятно, насколько он важен для исследования свойств материалов, для создания материалов с лучшими качествами.

Другим не менее ярким впечатлением стало общение с нашим Генеральным директором, академиком РАН Евгением Николаевичем Кабловым. Первая его черта, которую оценила, – умение просто и понятно рассказывать о самых разных и очень сложных вещах во всем материаловедении, что проявляется в общении с разными людьми – и докторами наук, и школьниками, которые приходят на экскурсии в наш институт. Поскольку я сама преподаю, то прекрасно знаю, что такая «простота» – на самом деле мастерство, которому не все могут научиться. Уверена: чем проще может человек что-то объяснить другим, тем глубже он сам эту проблему знает и понимает.

Иногда на лекциях студенты спрашивают: а откуда известно, почему именно что-то разрушилось? Отвечаю: как у всякой болезни (а разрушение это своего рода болезнь), есть определенные признаки, значит, нужна диагностика, чтобы определить причины. И о металле студентам говорю: он холодный на ощупь, но живой материал. Металл со временем изменяет свое состояние, структуру, и чем бережнее мы к нему относимся в процессе технологического изготовления, тем лучше, можно сказать, с большей благодарностью он нам ответит в процессе эксплуатации. А уж если что-то поломалось – надо тщательно разобраться, почему это получилось.

…Вспоминаю свои молодые планы поступления в вуз. Сначала была идея поступать в Свердловский юридический институт на криминалиста. Мама не пустила: другой город, куда ты поедешь!.. Я поступила в МАТИ, и уже потом, когда работала на заводе в лаборатории, поняла, что состоялась в этом роде деятельности – в расследовании тайн. Только исследую не человеческие поступки, а поведение деталей и материалов, из которых они сделаны...

Еще в одном уверена: если приходишь работать на серьезное предприятие, надо лучше ознакомиться с его историей. Когда мы в лаборатории готовились к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне (а годовщины Победы в ВИАМе – особенный праздник), решила вспомнить комсомольское прошлое и, поскольку есть художественное образование, принять участие в подготовке стенгазеты. Притом была еще мысль: поскольку там будут статьи об истории лаборатории и ВИАМа в целом, то смогу лучше эту историю узнать. Так и получилось, обработали много информации и узнали немало нового. Надеюсь, что интерес к нашей истории оживился и у сотрудников, особенно молодых.

 

А молодые специалисты, которые здесь работают, инженеры и научные сотрудники – талантливые, инициативные и ответственные, умеют выполнять поручения как в строгом соответствии с заданием, так и с долей собственной инициативы. Такое положение является результатом продуманной кадровой политики руководства ВИАМ и, конечно, следствием того, что постоянно идет оснащение новой техникой, на которой молодежи интересно работать. И молодежь работает с увлечением. Это ведущий инженер Игорь Тренинков, и.о. старшего научного сотрудника Павел Медведев, инженер 1-й категории Роман Назаркин (рентгено-структурный анализ), инженер 1-й категории Сергей Наприенко (фрактография, испытания на удар, исследования структуры материала методом РЭМ, т.е. комплексные исследования), и.о. научного сотрудника Дмитрий Мовенко, инженер Татьяна Фесенко, ведущий инженер Елена Давыдова (микрорентгеноспектральный анализ), инженеры Наталья Белова и Мария Лаптева (оптическая микроскопия, конфокальная лазерная микроскопия, микротвердость), инженер Антон Раевских, инженер Виктория Колодочкина (растровая электронная микроскопия)... Все – инициативные, знающие, желающие учиться, а главное, активные и неравнодушные к работе.

Оборудование у нас просто уникальное. По мере возможности, которую оставляет основная работа, преподаю в МАИ, и еще три года назад, на лекциях по основам проектирования технологических процессов (а там есть большой блок по свойствам, состоянию и требованиям к эксплуатационным характеристикам поверхностного слоя), иногда студентам говорила: вот это, к сожалению, мы не можем исследовать, и здесь не можем точно сказать, что и почему происходит. А сейчас, с новым оборудованием, и такие исследования возможны! Просто нужно как следует освоить новую технику, разработать методики комплексных исследований. Это очень важно, когда мы изучаем излом одним, вторым, третьим способом и на основе полученной информации делаем вывод, который подтверждается сразу несколькими методами. Причем можем изучать материалы как металлические, так и полимерные.

Руководство ВИАМа уделяет очень большое внимание техническому оснащению. Есть у нас как растровые электронные микроскопы, так и просвечивающие электронные микроскопы для глубоких исследований с разрешением до 0,7 ? с локальностью анализа  до 2 нм, а современное программное обеспечение позволяет очень неплохо со всем этим управляться, так что и в окуляры микроскопов, вроде, можно не смотреть, а только на мониторы компьютеров. Но и от визуального анализа и исследований методом оптической микроскопии тоже нельзя отказываться: они дают свою информацию, более того, возможности этого метода далеко не исчерпаны.

Исследуя повреждения комплексно, мы избегаем субъективности, приходим к аргументированным выводам, а это и есть по-настоящему научный подход, который для ВИАМа всегда был характерен. Во все времена, когда партнеры и смежники обращались в институт, чтобы получить экспертную оценку, отношение к ней было такое: «Если это заключение сделал на основе своих исследований ВИАМ, значит, так оно и есть!». К нашей лаборатории металлофизических исследований это тоже относится, но мы понимаем, что это основание не только для гордости, но и для ответственности. Тем более что исследуем самые разные повреждения, например, к нам сейчас много обращаются из энергослужб, чтобы мы исследовали, скажем, котловые трубы: какое влияние на них оказывают отложения, какие у них бывают разрушения. Диапазон исследований увеличивается, растет и ответственность, поэтому мы и дальше будем развивать методику комплексных исследований разрушений.

«Важно, чтобы работала цепочка «школа – институт – производственное предприятие – наука»…

Надо еще сказать о том, как важно, чтобы действовала цепочка «школа – институт – производственное предприятие – наука», причем наука, прямо связанная с производством. Руководство ВИАМа много работает над тем, чтобы эти связи укреплялись. А мне, как человеку, прошедшему все звенья, хочется привести один пример.

На производстве я, как уже говорила, работала в Центральной заводской лаборатории, ЦЗЛ. Служба ответственная, контролирующая качество продукции, там должны быть люди очень высокой квалификации. Но ЦЗЛ находится в подчинении главных металлургов, главных технологов или другого начальства и, получается, должны проверять, контролировать работу своего же руководства, при необходимости указывая на ошибки. И вот, бывает, ты находишь «брешь» в утвержденной начальником технологии, какие-то нарушения технологического процесса – но, поскольку он курирует эти цеха, то пытается на тебя повлиять, чтобы к нему «не придирались»… Положение не совсем естественное. Заводские лаборатории должны быть априори независимы, не подчиняться только главному металлургу или главному технологу. Потому что в таком случае иногда бывает, есть такая присказка, «если главный металлург командует, то всегда будут виноватыми холодные цеха, а если главный технолог командует, то буду всегда виноваты горячие цеха предприятия»…

Моя большая мечта – чтобы был в отрасли некий независимый от начальства отдельных предприятий центр ЦЗЛ, хотя бы для того, чтобы разрабатывать единую нормативную документацию. Конечно, абсолютное единство и стандартизация недостижимы, но кто-то должен отслеживать все документы. И правильно было бы, чтобы ЦЗЛ подчинялись единому органу, авторитетному в своей отрасли, через который бы осуществлялось взаимодействие между лабораториями, совместные мероприятия по повышению квалификации. Никакого открытия не делаю, такое было, хотя редко – несколько лет назад ОАО «Климов» организовал совещание по обмену опытом исследователей-начальников ЦЗЛ, и мы там общались по поводу причин разрушения лопаток горячей части двигателя. И достигали взаимопонимания, хотя каждый работал и работает по стандартам, которые несколько различаются.

А когда я пришла в ВИАМ, увидела, какое количество накопленной тут информации может помочь исследователям производственных предприятий авиационной отрасли. Слышала, что раньше был совет ЦЗЛ авиамоторостроительных предприятий именно в ВИАМе, и обучение, повышение квалификации сотрудников ЦЗЛ было, и рекомендации давали. ЦЗЛ – это арбитраж между цехами, между предприятиями, между поставщиком и потребителем, это функция не отдельных предприятий, а отрасли в целом. Полагаю, что такой центр было бы целесообразно возродить, и тут помог бы авторитет ВИАМа, где всегда было и есть особое уважение к созданию и соблюдению производственных стандартов. Это позволило бы проще внедрять прогрессивные методы исследования.

Чаще на разные конференции ездят начальники, так что информация, бывает, просто не доходит до исследователя, а тут он имел бы к ней доступ, знакомился с новыми технологиями, новыми материалами. А информация, обмен опытом, учеба нужны людям, которые работают на один результат. Когда я решила сменить место работы, руководство ММП имени Чернышева разрешило и попросило меня прочитать курс лекций по разрушениям, по методам испытаний и исследований, по дефектам производственным и эксплуатационным. Читала лекции трем нашим группам – контролерам, конструкторам и исследователям. Было очень приятно, когда, отчасти благодаря полученной информации, контролеры с конструкторами и исследователями стали разговаривать на одном языке. Укрепилась общая база, общее понимание. Вот, рассматриваем с ними лопатки с повреждениями, разбираемся, что и почему поломалось, и они говорят друг другу: вот это мой дефект, а это ? твой, разбираются и соглашаются. И претензии-пожелания друг другу уже вполне конкретные – нашли общий язык! Я очень благодарна, что мне дали такую возможность. Потому что не могла уйти с предприятия, не оставив людям информацию, не поделившись тем, что сама знаю. Может, это тоже от воспитания – и семейного, и вузовского, и производственного. Теперь стараюсь в таком же духе ответственности воспитывать молодых специалистов.